– Я все-таки оставлю свой номер, – сказала Джо и продик­товала номер телефона. – Если Бобби появится, передайте ему. Хорошо?

– Конечно, мисс Хэтуэй. Он сам хотел поговорить с вами. Он волновался из-за… В общем, переживал. И хотел знать, можно ли будет работать с вами осенью. То есть, как вы себя чувствуете?

Совершенно ясно: приятель Бобби знает о ее нервном срыве. Что ж, этого следовало ожидать…

– Все в порядке, спасибо, – холодно ответила она, пресекая дальнейшие расспросы. – Если Бобби объявится, передайте, что мне необходимо поговорить с ним.

– Обязательно, мисс Хэтуэй. И…

– До свидания, Джек.

Она повесила трубку и закрыла глаза.

Ну и что, если Бобби рассказал друзьям о ее проблемах? Нельзя придавать этому большого значения. Нельзя смущаться или расстраиваться. Вполне естественно, что он поделился с друзьями, раз его наставница в одно прекрасное утро свихну­лась, набросилась на него и ему пришлось везти ее в больницу…

Придется наступить на горло своей гордости и пережить унижение, решила Джо. Пытаясь отделаться от липкого чувства стыда, она отправилась вниз. Если повезет и Бобби позвонит в течение следующих двух недель, тогда хоть что-нибудь прояс­нится.

Уже взявшись за ручку кухонной двери, Джо остановилась. Из кухни снова слышались голоса.

– Брайан, с ней что-то случилось! Она сама не своя. Она разговаривала с тобой?

– Кейт, ты же знаешь: Джо никогда ни с кем не разговарива­ет. Почему она должна была разговаривать со мной?

– Ты – ее брат!

Джо услышала звон посуды, почувствовала запах жареного мяса, еще не выветрившийся после завтрака. Открылась дверца шкафчика, затем захлопнулась.

– Какое это имеет значение? – раздраженно спросил Брай­ан, и Джо представила, как он нетерпеливо пожимает плечами, пытаясь отделаться от Кейт.

– Большое значение! Брайан, если бы ты приложил хоть ка­пельку усилий, может, она и открылась бы тебе.

– Послушай, она прекрасно выглядела вчера вечером. Не отходила от Нэтана пару часов, с удовольствием пила пиво, ела сосиски.

– А сегодня приехала из кемпинга бледная как смерть! Пере­пады настроения не прекращаются у нее с самого приезда. И это неожиданное возвращение… Она ведь так и не сказала, почему вернулась. Только не говори, что ты не заметил, как она дерга­ется.

Больше Джо ничего не хотела слышать. Она быстро развер­нулась и поспешила к парадной двери.

Ну вот. Они все следят за ней, ждут, когда она сломается. Если бы она рассказала им о своем нервном срыве, они бы, не­сомненно, проявили сочувствие… Разумеется, это очень трога­тельно, но ей не выдержать их сочувственных кивков и шепот­ков за спиной.

К черту все! Джо вышла из дома на солнечный свет, глубоко вдохнула свежий воздух. Она справится. Должна справиться! А если ей не дадут обрести душевный покой здесь, она уедет.

Но куда? На нее нахлынуло отчаяние. Куда бежать из пос­леднего убежища?

Энергия покидала ее капля за каплей. Еле волоча ноги, Джо спустилась с террасы и поняла, что слишком устала, чтобы бе­жать куда-либо. Она подошла к веревочному гамаку, висевшему в тени двух огромных дубов, и забралась в него. Как в колыбели, подумала она, когда гамак, покачиваясь, принял ее в объятия.

В далеком детстве в жаркие дни она иногда находила здесь свою мать и забиралась к ней в гамак. Аннабелл прижимала ее к себе и рассказывала свои прекрасные сказки. Мама пахла ветром и солнцем, они качались и качались, глядя на клочки неба сквозь зеленые листья…

Тогда деревья были выше, размышляла Джо. Конечно, они выросли за прошедшие двадцать лет, но ведь выросла и она. Не­ужели Аннабелл никогда не увидит своих взрослых детей?!

Он шел широким шагом по набережной Саванны, не обра­щая внимания на яркие киоски и суетливых туристов. Экспери­мент оказался очень далеким от совершенства. Женщина была выбрана неправильно. Конечно, он понимал это с самого нача­ла. Собственно, он даже не выбирал ее – просто решил вос­пользоваться случаем…

Он испытал возбуждение, но лишь на мгновение. Вспыш­ка – и все кончилось. Как слишком быстрый оргазм.

Теперь он стоял, пристально глядя на реку, и успокаивал себя. Короткое упражнение по самовнушению замедлило его пульс, привело в норму дыхание, расслабило мышцы. Он изу­чил эту технику во время своих многочисленных путешествий.

Вскоре он вновь стал различать звуки: звонок проехавшего мимо велосипеда, шуршание шин по мостовой, голоса покупа­телей, смех ребенка, наслаждавшегося мороженым…

Он снова спокоен, снова контролирует ситуацию!

Какая-то женщина, проходя, обернулась, и он улыбнулся, довольный тем, что привлекает внимание. А почему бы и нет? Красивое лицо, отличная фигура, слегка развевающиеся на ветру волосы… Женщины никогда не могли равнодушно прой­ти мимо него.

И, конечно, не осталась равнодушной Джинни.

Она так охотно пошла с ним по темному пляжу, не побоялась углубиться в дюны. Кокетничала. От выпитой текилы ее медли­тельный южный говор стал совершенно неразборчивым.

Она так и не поняла, что с ней произошло. В буквальном смысле не поняла, что ее ударило! Он закусил губу, подавляя смешок. Один резкий удар по затылку – и она рухнула на зем­лю. Как легко он унес ее в лес! Предвкушение так опьянило его, что она казалась невесомой. Процесс раздевания был… да, воз­буждающим. Правда, ее тело оказалось пышнее, чем ему хоте­лось бы, но ведь это была всего лишь репетиция.

Однако он слишком спешил. Сейчас, когда он способен ана­лизировать, это невозможно отрицать. Он действовал слишком поспешно. Неловко возился с оборудованием, так не терпелось сделать первые снимки: обнаженное тело, руки, связанные над головой и прикрученные к крепкому молодому дереву. Надо было раскинуть волосы, добиться идеального освещения и ра­курса. А он не стал тратить время.

Его опьянило собственное могущество, и он изнасиловал ее, как только она пришла в сознание. А ведь он хотел сначала по­говорить с ней, сфотографировать страх, разраставшийся в ее глазах, когда она начала понимать, что он собирается делать.

Он хотел сделать все так, как это было с Аннабелл…

В памяти возникли строчки дневника:

Она боролась, пыталась заговорить. Ее изумительные длинные ноги дергались, извивались. Спина выгибалась. И спокойное, холодное чувство абсолютной власти охватило меня.

Она – объект. Я – художник.

Так это было с Аннабелл. Так должно было быть и в этот раз.

Но первый оргазм разочаровал его. Такой… обыкновенный, думал он теперь. Ему даже не хотелось больше насиловать ее: это вдруг показалось неприятной работой, а не удовольствием, всего лишь необходимостью – чтобы сделать последние снимки.

Но когда он вынул из кармана шелковый шарф, обмотал им ее шею и стал медленно затягивать, следя, как становятся огромными ее глаза, как судорожно раскрывается рот, чтобы глотнуть воздух, закричать…